Жить на глубине

Дороги серы, как освенцимские робы.
Уходят лесом красны шапки в никуда.
Висят на досках без почёта хлеборобы.
Рандоль и моль, бутыль и боль студёней льда.

Мозги засохли без живительной глюкозы,
Мешками с пылью трепыхаются сердца.
Зловонным паром дышат бывшие колхозы,
Несут ярмо, плюясь на гадкие морозы,
Слепые лапти, позабывшие Отца

Заблудилось дитя в лесу – страхи на душу на босу.
Собиралось по ягоду – набрело себе на беду.
Звери скалятся, когти – хвать! Норовят ни за грош сожрать.
Приказал долго жить Господь, до седых до мудов плутать.
Облицована, окована мерзлотою вечной Шамбала:
Обленившиеся вороны мирно срут на купола…
Завафленная, беззубая, одноглазая как камбала,
Бродит пьяная Аленушка. Ищет братушку-козла…

Все прохаваешь, малыш, - расстроишься,
В коробок заляжешь, мхом покроешься,
Телом вытечешь, песком зароешься,
Расцветет на бугорке герань…
Если сразу не свихнешься – съежишься,
Завшивеешь, зарастешь, скарежишься,
Преждевременно сгниешь, разложишься,
Станешь чистым как принцесья срань

Стонет дитятко во весь рот: очень боязно, всюду – грот.
Крючья ржавые щекотят позвоночники пострелят.
«Боже милостливый, спаси! Душу к облачку вознеси!
Недокличешься, не проси! Не ропчи на судьбу – виси!
Между ног плевы полопались, тело мускулом играется.
К черту шашни с сантиментами! Жизнь – приказ! Не прекословь!
Четвертованные куколки голышом в грязи валяются.
Слез не лей по ним, красавица: всё пройдет как с рваных целок кровь…

Все прохаваешь, малыш, - расстроишься,
В коробок заляжешь, мхом покроешься,
Телом вытечешь, песком зароешься,
Расцветет на бугорке герань…
Если сразу не свихнешься – съежишься,
Завшивеешь, зарастешь, скарежишься,
Преждевременно сгниешь, разложишься,
Станешь чистым как принцесья срань

Детка лыбится на крюку: «Дядя Фишер, мерси боку!»
Исподлобья глядит прокруст, кони бледные наскаку.
Миром правит пиковый сброд, волчий клык да железный прут.
Человек человеку не брат. Человек человеку – Брут.
Ребра копьями исколоты; пастью зверя перемолоты
Серафимы шестикрылые, в смерти черный каравай.
Сволотою стали волоты. А когда-то – были молоды.
Мы живем в кромешном холоде! Кай, мирись и привыкай!
Коченеть до самой смертушки в этом крае заколдованном,
Где сугробы да надгробия прорастают вместо роз,
Где в крещенской черной темени вертухаем замордована
Одиноко и пронзительно воет сука на мороз

Что глазами лупаешь, нежное дитя?
Под фрезою времени плавятся, кряхтя,
Листья календарные, калачи с печи.
Агнец, молчи!
Отчитает бабушка сказки про Емель –
Жизнь покажет задницу, сгинет детский хмель.
Боль и унижения за собой влачи.
Агнец, молчи!

В небо дезертировал – крылышки подрезали.
Научился плавать под водой – жабры разорвали.
Видно, на роду тебе написано корчиться под мессером…
Это проходили – избежишь едва ли.

Нету ширмы радужной в царстве Колымы –
Пред тобой разверзнулась пасть вселенской тьмы:
Зазывают на огонь черти из печи.
Агнец, молчи!
Ты чертей не слушайся. Щеки подставляй.
Трепещи – и, может быть, упадёшь в свой рай.
Ножики наточены. В масках палачи.
Агнец, молчи!
Лезвие холодное поцелует плоть.
Кто-то должен мучиться, кто-то – заколоть.
Не пугайся, дитятко, жди и не кричи.
Агнец, молчи!

В небо дезертировал – крылышки подрезали.
Научился плыть по дну – жабры разорвали.
Видно, на роду написано корчиться под мессером…
Это проходили – избежишь едва ли.

Не скули, не скули шлюхою побитою!
Скоро всё закончится – нам ли жить в печали!
Битые-небитые – всем лежать под плитами.
Это проходили. Избежишь едва ли

Люли-люли, спи, мой рёва, засыпай, мой маленький!
Завтра шудрой будешь снова, обрыганским валенком.
В новый день – как в новый бой с пушечными залпами.
Отцвели, отцвели, отцвели глаза твои…

Был как спирт – горяч и чист, веселее Роджера.
Стал – коварен и говнист, пьянью с бурой рожею.
Бьёшь Маруську, пашешь, пьешь панацею затхлую.
Отцвели, отцвели, отцвели глаза твои…

Спился хриплый Виннипух, стала шлюхой Золушка,
Грозный Муромец сидит жопою на колышке –
Их за так не отпоют дьяконы пузатые…
Отцвели, отцвели, отцвели глаза твои.

Аты-баты! шли года по скелетам кукольным.
Помотало, потрясло, стало сердце уголем.
Хобот в щёку заложи – станешь Бодхисаттвою.
Отцвели, отцвели, отцвели глаза твои…

Добивает дюк чинарик, пальцы мерзнут в прохорях.
Cолженицын и камрады валят бревна в лагерях.
Генералы посылают сельских Ванек на убой,
Их мамани донимают Бога-господа мольбой.
Дальнобоем провонявшись, с трассы стопщица гребёт,
Муж приветливо встречает и сорочку подает!
Поп от розовой помады моет орган половой.
Ты смеешься, ты качаешь головой.

Но чем бы с детства не пугали, чем бы нас ни облагали –
На скрижали мы рыгали, Богу песен не слагали.
И за это все мы будем не в Раю и не в Валгалле,
А на мангале…

В небе солнышко сияет, в поле травушка шумит.
Бабка пенсию считает и коронками скрипит.
С безнадеги культуртрегеры вливают в рот акдам,
Каждый первый лезет в петлю как законченный Садам.
Содомляне порят в жопы несмышленых малышей.
Шейкой маточной торгует в предвкушеньи барышей
Дева-божий одуванчик, сизокрылый ангел мой…
Он смеется, он качает головой.

Но чем бы с детства не пугали, чем бы нас ни облагали –
На скрижали мы рыгали, Богу песен не слагали.
И за это все мы будем не в Раю и не в Валгалле,
А на мангале…На мангале…Будем как и полагали…

Потирай, стервятник, лапы! Глянь, какая красота!
Разлагается Рассея, «Pussy…» лапают Христа:
Сюзерены чешут хрены, повинуются рабы.
Две великие проблемы – это гимны и гербы.
Эй, начальник! Эй, мангальщик! Растолкуй да вразуми:
За какой срока мотаем? За какие пироги?
За какие преступленья? За какие косяки?
Ты смеешься, сука, все тебе смешки…

Но чем бы с детства не пугали, чем бы нас ни облагали –
На скрижали мы рыгали, Богу песен не слагали.
И за это все мы будем не в Раю и не в Валгалле,
А на мангале…
На мангале… На мангале…Будем как и полагали…
На мангале…

Умирает старый дог в тишине
Кружку некому подать – ни души.
Сердцем крепко захворал – допекли
Непослушные его малыши.
На кого оставить царство своё?
Раздолбаев полный дом наплодил…
Сплошь шалавы, шантрапа да ворьё –
Рвёт от запаха их терпких кадил..

Был бел, стал – слеп,
Слаб, груб; сплыл в склеп.
Мне уже не боязно жить на глубине.
Где ты, ясно солнышко, что приснилось мне?

Без почетных залпов в небо зарыт.
Смерть собачья не красна на миру.
Дети родом из разбитых корыт
Глушат водку и играют в буру…
Рожи бурые, с мешками шнифты.
Святым Духом перегар.
Райским садом не возьмешь на понты –
Им елея слаще копоть сигар…

Бездыханный догги в яме лежит,
Мхом покрылись голубые глаза.
Стая воронов над телом кружит –
Их орава на расправу борза.
Плачет ангел в зоопарке – хлип-хлип.
Аваддон идет по трупам – топ-топ…
На могиле нацарапают RIP
И положат в собесовский гроб…
Был бел, стал – слеп,
Слаб, груб; сплыл в склеп.
Мне уже не боязно жить на глубине.
Где ты, ясно солнышко, что приснилось мне?

Холодно тебе, малышка?
Ветер продолжает петь.
Порван одноглазый мишка –
Некому тебя согреть.
Потерпи, малыш, немножко!
Пусть метёт белым-бело!
Скоро Он примчится, вздёрнет нас на рожки –
В печке будет всем тепло.

Холодно тебе, малышка?
Плачешь, пальцы теребя.
У людей в сердцах ледышки.
Им, поверь, не до тебя!
Потерпи, малыш, немножко!
Выбрось битое стекло!
Скоро Он примчится, скоро всё случится –
В печке будет всем тепло!..

Холодно тебе, малышка!
Вьюга пляшет болеро.
У тебя подмышкой книжка.
В книжке – сказки про добро.
Сказочкам не стоит верить:
Автор – сраное трепло!
Нет чудес! Есть – гады, изверги и звери!
В печке будет всем тепло…

Холодно тебе, малышка!
Боже, как же ты дрожишь!
Надо, курва, закаляться!!!
Хуйли ты пластом лежишь!!!
Крокодилы съели солнце.
Гердой быть – незападло!
Скоро Он примчится и за всё с нас спросит –
В печке будет всем тепло…

Холодно тебе, малышка?
Ветер продолжает петь.
Порван одноглазый мишка –
Некому тебя согреть.
Плач твой никому не нужен –
Хватит выть во всё хамло!
Скоро Он примчится, скоро сгинет стужа,
В печке будет всем тепло…

Бабка на койке…Бабушка дохнет.
Тело немеет, слепнет и глохнет.
Где твои внучки, девочки-сучки,
Светлые помыслы молодости, комосомолкины белые ручки?
Детки-конфетки бьют папиросы.
Шала…Шала…Пляшут тела. Есть дела поважнее…
А бабка на койке, по горло в помойке.
Внуки в раскурке. А бабушка знает,
Что нет никакого Джа.
Вовсе нет никакого Джа.
Дальше нет никакого Джа.
Никакого Джа.

Бабка на шконке. Крысы на бабке.
Внуки на ханке. Боги – в незнанке.
Наизнанку выворачивает бабку. Да! Жрать охота! Да! Пить охота!
Вот уже черти вокруг пляшут арагонскую хоту. Боже ты мой!
Скорее бы сдохнуть!
Полететь напрямик через комнатный смрад к обетОванным землям.
К земляничным полянам, да подальше от рябых сослуживцев по каторге жизни…
Роба жмёт, роба! Бабке робко. Бабка робеет. Бабку коробит.
Но она точно знает,
Что нет никакого Джа.
Но есть вечно виноватое правительство,
Горстка блядей – корифеев накопительства,
Дельцов, жополизателей, предателей,
Буржуев и шестерок-прихлебателей.
Есть госстандарт и госстандартоприниматели.
А остальных они гнобят к ебеней матери!
Гремят теракты и громят нашисты бункеры.
И усмиряют бунтарей зубодробительством.
Свободомыслие живет, но где-то в мизере.
Истошно воют педерасты в телевизере
Про «ваши ручки ваши зайки ваши пальчики
И поебать что где-то в Грозном гибнут мальчики».
Им поебать, что где-то в Грозном гибнут мальчики.
А в Грозном гибнут мальчики.
Русские мальчики.
Еще есть смерть, нужда и лицемерие.
Бросайте, суки, косяки – довольно зелия!
Ведь вы курнули, раскумарились да дунули,
Да закимарили – а вам уже присунули!
Туда-сюда, как жучек - во все щели, во все трещины.
Довольно рака, господа! Не все же - женщины!
Какой тут нахуй Джа? Ведь нет на празднество ходатайства.
Точи топор и будь поборником стяжательства!
Ведь нет никакого Джа.
Выше нет никакого Джа.
Больше нет никакого Джа.
Никакого джа.

…А бабка на койке. Ранка на ранке.
Думка на думке. В дымке минуты.
Гнуты суставы, гнуты под грузом изгоя.
Она уже Там одною ногою. И скоро – другою…Могилу ей роют.
Роем, роем, роем мухи роются, роем…
Дышит в затылок их повелитель.
В Смерти обитель бабку несут ретивые кони…Цок-цок-цок-цок-цок…
А ей уже похуй…Ей уже всё равно…Ведь она точно знала, что…
…Нет никакого Джа…

Баллада – Завет Вийона

Голь перекатная, без чести, без ума,
Глупцы обманутые, вы живете
Чем Бог пошлет, да нож, да ночи тьма…
Опомнитесь! Вы ж у себя крадете!
Неужто хочется на эшафоте,
Ломая руки, биться, как в бреду,
Взывая тщетно к Богу и суду?
Кто молодость провел с законом в ссоре,
Потом клянет злосчастную звезду!
Кто сеет зло – пожнет позор и горе.

Зло в вас самих гнездится, как чума.
Мстить некому – в себя же попадете!
Да все мы знаем: этот мир – тюрьма,
Смиренье и добро здесь не в почете,
Но гнать людей, травить, как на охоте,
Срывая с них одежды на ходу,
В чужом ходить, чужую есть еду –
Помилуй Бог! Юнцы такие вскоре
Казненных умножают череду, –
Кто сеет зло – пожнет позор и горе.

К чему же грабить, разорять дома,
Лгать, подличать для прокормленья плоти,
Красть, взламывая амбары, закрома?
Не страшно вам? Единым днем живете!
А что вас ждет? Петля в конечном счете.
Но я скажу вам, как избыть беду:
Вернитесь к Богу, к честному труду,
Тогда излечитесь от смертной хвори,
А иначе – все встретимся в аду!
Кто сеет зло – пожнет позор и горе.

Велел апостол позабыть вражду
И вместе мыкать горе и нужду,
Любить друг друга, попусту не споря,
Лишь в мире счастье, нет его в раздоре.
Об этом не напрасно речь веду, –

Написано злодеям на роду:
Кто сеет зло – пожнет позор и горе!

Я лежу в кузовке, безмятежен, нарядно одет.
Чинно шествуют люди, исполнены мрачными мыслями:
«Эка невидаль! Жив был вчера, а теперича – нет!»
Все земные пути можжевельником выстланы.
А ещё день назад я был чопорен, прянн и румян,
Зарабатывал баксы и носил пальтишко английское.
Но теперь зелен сам, ну а мой мактинтош – деревянн.
Все земные пути можжевельником выстланы.

Мать-Земля поёт. Сыновей зовёт.
После долгих лет будет вечный свет

В этот мир мы приходим наги и – скорей в сапоги,
Воевать меж собою за лакомый кус да за грошики.
Но сколь ни хапай добра – не забрать на тот свет серебра.
Все земные пути можжевельником ложены.
И один только знает про смерть, не memento о ней.
А другой её хочет спугнуть, путешествуя в Икстланы.
Но и цари и холопы – все станут снедью червей.
Все земные пути можжевельником выстланы.

И нас так много, швецов и жнецов-на дуде игрецов.
И все вокруг – от пажа до бомжа – норовят стать министрами.
И порой не понять: чей путь пагубен, чей – образцов.
Все земные пути можжевельником выстланы.
О грехах своих вспомним мы только на смертном одре,
Озаренные светом великой незыблемой истины.
Все мы гнили при жизни, теперича – будем гореть!
Все земные пути можжевельником выстланы…
Папа, я к тебе вернусь